Охотничьи команды лейб-гвардейских полков были командированы на финскую границу зимой 1907-1908 годов в связи с обострением ситуации в Финляндии и увеличением потока "политической" контрабанды: оружия и агитационной литературы. Команды были отправлены на границу в декабре 1907 года и были сменены другими частями в марте следующего года. Во время этой командировки К. Булла сделал подробный фоторепортаж об охране границы, часть фотографий была опубликована в журнале "Огонек".

Ниже представлены воспоминания одного из участников этого эпизода, офицера лейб-гвардии Финляндского полка Д. Ходнева, опубликованные в малотиражном эмигрантском журнале "Финляндец".

Источник: Финляндец, 1939 год, №29

...Прошло уже ровно тридцать лет с той зимы 1907/8 годов, когда все охотничьи команды были в командировке на охране Финляндской границы. До сих пор, перед глазами моими, вьется скованная льдом пограничная река "Сестра" ; темнеют занесенные снегом хатки финской деревушки Майнелово; скрипят на морозе, в ночной тишине, лыжи охотников и слышится тревожный лай "Полкана" и "Жука".

"Хюва-пейва"! - мрачно приветствует нас наш мрачный хозяин, финн Лякконен, не выпуская из зубов своей трубки...

Кругом - сосны и ели. Всюду снег. Морозно...

Все это было, будто бы, вчера, а ведь прошло целых тридцать лет!

Неоднократно за эти годы встречал я в газетах упоминания о деревне "Майнелово-Раяйоки", о "Сестре"-реке, в связи с переходом границы несчастными беженцами.

За годы войны, революции и большевицкого владычества, не стало многих моих друзей - охотников с Финляндской границы: убит лейб-гренадер С. Г. Лубенцов; погиб во время революции лейб-егерь В. П. Бобровский; умучен большевиками измайловец В. Е. Акерман; умер в эмиграции, от последствий ранения и контузии, мой незабвенный начальник команды, В. В. Иелита-фон-Вольский.

Многих, очень многих уже нет в живых. Их светлой памяти посвящаю я эти свои воспоминания.

-

Осенью 1907 года возникли большие политические осложнения с Финляндией, и положение вскоре стало настолько серьезно, что со дня на день ожидалось вооруженное выступление финнов. Преступная работа социалистических организаций все усиливалась; через границу в большом количестве шло оружие, взывчатые вещества и военная контрабанда; участились случаи перехода террористов и нелегальных лиц, проносящих бомбы, агитационную литературу. Пограничная стража, ввиду малочисленного состава Петербургской Императора Александра III Бригады, не могла справиться с этим злом. Вследствие этого, приказом по Войскам Гвардии и СПБ. Военного Округа, в начале декабря 1907 года, все охотничьи команды были назначены в помощь пограничной страже, для усиления охраны Финляндской границы и как передовые разведывательные авангарды, в случае возникновения вооруженной борьбы с финнами.

Район расположения и охранения охотничьих команд Гв. корпуса был следующий: от Лахты, через Лисий Нос, Тарховку, Сестрорецк, Белоостров - и дальше на северо-восток, по реке Сестре, через селения: Алякуля, Акконен, Раяйоки, Каллелава, Охта, до дер. Термолово включительно.

Правее гвардейских команд должны были расположиться ох. команды армейских частей, а на левом фланге, у взморья, полусотня казаков - Атаманцев, под командою моего однокашника по училищу, хорунжего Казмина.

Весь отряд ох. команд состоял под начальством командира нашей, 2-ой бригады, 2-ой гв. пех. дивизии, Свиты Его Величества ген.-майора Бакулина, при и. д. н-ка штаба, гв.стрелке капитане Тришатном.

Наблюдающим за гв. командами был Л. Гв. Измайловского полка полковник Нащокин. Общее же наблюдение за охраной границы было оставлено к-ру СПБ. Императора Александра III Пограничной Бригады, ген.-лейт. Мокасей-Шибинскому.

Офицерский состав гв.команд был следующий, - полки Лейб-Гвардии:

Преображенский: пор. фон Миллер и подпор. Фурса;
СеменовскиЙ: пор. Тавилдаров и подпор. Лобановский;
Измайловский: пор. Акерман и пор. Фролов;
Егерский: пор. Бобровский и подпор. Гапонов;
Московский: шт. кап. Шефнер и подпор. Мельгунов;
Гренадерский: шт. кап. Лубенцов и подпор. Неслуховский;
Павловский: подпор. Пальников и подпор. Морозов;
Финляндский: шт. кап. Иелита-фон-Вольский и подпор. Ходнев;
Стрелковый: пор. Штерн-фон-Гвяздовский;

батальоны Лейб-Гвардии:

1-й Стр. Его Величества: подпор. Завалишин;
2-й Стр. Царскосельский: подпор. Яковлев;
4-й Стр. Имп. Фамилии: подпор. Кушелев.

Все команды ушли в назначенные им районы в начале декабря, числа 7-8-го, а наша команда должна была выступить 14-го, после полкового праздника, праздновавшегося, как обычно, в Царском Селе, в Высочайшем Государя Императора присутствии.

По окончании парада и завтрака в Большом Царскосельском дворце, Государь, в беседе с командироме полка, ген.-майором В.А.Козловым, вспомнив об этой командировке, пожелал видеть и напуствовать нас - н-ка команды шт. кап. В. В. Иелиту-фон-Вольского и меня, его помощника. Его Величество обратился к нам со словами уверенности, что наша команда будет достойно нести свою ответственную службу; очень заботливо и внимательно отнесся к командным нуждам, подробно расспрашивая о том, обеспечены ли охотники теплой одеждой, все ли имеют полушубки, валенки; как будет организовано довольствие. Закончил Государь Свою милостивую беседу следующими словами: "Ну, с Богом! Уверен, что Финляндская команда с честью выполнит свой долг. Счастливого пути!" При этом Его Величество изволил подать руку В. В. Иелите-фон-Вольскому.

Безмерно обрадованные этим знаком внимания Царя к команде, мы тотчас же все рассказали своим охотникам-солдатам и отправились в командировку с твердым намерением особо честно и добросовестно нести свою службу.

Утром 14-го декабря чувствуя себя еще неважно после "загула" на полковом празднике, мы выступили из казарм на Финляндский вокзал, с которого были перевезены на ст.Парголово. Отсюда нам предстояло идти походным порядком до дер. Охта-Лембаловская, место нашей стоянки.

Небывалый мороз, доходивший до -28 град., делал наш 32-х верстный переход крайне тяжелым. Полушубки, валенки, а также и все прочие вещи были отправлены с обозом еще накануне, и нам пришлось идти налегке, в шинелях и сапогах.

Закутанные башлыками, в полной походной амуниции, при ранцах, с винтовками "на-ремень" /прием - тогда уставом еще не узаконенный/, мы все-же бодро и весело двинулись в далекий путь, но, конечно, без обычных песен.

Пройдя Осиновую Рощу и Черную Речку, мы свернули на Медный Завод, где сделали часовой привал, согревшись, на постоялом дворе чайком, - а от него - глухими лесными дорогами-тропами, занесенными снегом, без жилья на них, ориентируясь лишь по карте и компасу, начали пробираться к нашей далекой Охте.

Только поздно вечером, усталые, замерзшие и голодные, но без отсталых, мы благополучно пришли в деревню, где, к немалой нашей радости, уже была походная кухня и обоз. В деревне стоял пост пограничной стражи Лембаловского отряда, подчиненный уже шт. кап. Вольскому.

Разведя людей по хатам и накормив их горячей пищей, мы завалились спать. Помню то, непередаваемое никакими словами, чувство особого блаженства, какое я испытывал лежа на своем походном "гинтере", заботливо укутанный одеялами моим денщиком Ф. Шиманским.

На другое утро, я, с двумя лучшими бегунами-лыжниками, 7-й роты ефрейт. Рясным и 6-й роты охотн. Щулика, был послан, за одиннадцать верст, в дер. Термолово, где стояли наши "кумовья", ох. команда Л. Гв. Павловского полка, - для установления с нею связи. Путь наш лежал черезъ густой, большею частью сосновый бор, в котором водилось не мало всякого зверя: лоси, олени, козы, лисы, зайцы и белки; финны говорили, что попадаются рыси, а иногда волки и медведи.

Установив с кумовьями-Павловцами связь, ознакомившись со службой и сговорившись о разных подробностях, я вернулся обратно и в тот же день наши телефонисты потянули телефон до Термолово, а на следующее утро началась уже и обычная служба. Ознакомил нас нею н-к пограничн. участка, милейший ротмистр Чехович.

Оказалось, что наша команда стояла как бы в тылу у Павловцев и служба наша сводилась лишь к поддержанию связи посредством дозоров с ох. командами соседних полков: Л. Гв. Павловского и 145-го пех. Новочеркасского, - да к наблюдению на дорогах за проходящими и проезжающими финнами. Кроме того, мы являлись как бы и резервом нескольких передовых команд. Такая служба, естественно, нас не удовлетворяла и В. В. подал, по команде, обстоятельный рапорт, указывая на нецелесообразность размещения целой команды в д.Охта, где достаточно было иметь один пограничный пост.

Результатом его рапорта был приезд полк. Нащокина, который вполне согласился с его мнением и, ввиду очень ответственного и тяжелого положентия на участке Раяйокского поста, по Выборгскому шоссе, - обещал дать нам именно этот район, т.к. там службу несли полукоманды Лейб-Егерей /подпор. Гапонов/ и Московцев /подпор. Мельгунов/, а обстановка требовала размещения в этом центральном пункте - одной команды целиком, с одним из старших начальников во главе.

Ждать долго не пришлось, и накануне Рождественского сочельника, 23-го декабря, мы уже переходили в д. Майнелово, у Раяйокского поста. Деревня эта лежала на самом Выборгском шоссе. Хаты были очень разбросаны, - деревня тянулась почти два километра и представляла собою отдельные хутора-мызы. Население - исключительно финны, плохо понимавшее и еще хуже говорившие по-русски, - состояло почти погловно из контрабандистов; относились они к нам крайне неприязненно и враждебно. Были хмуры, мрачны, молчаливы. Столкновения начались с первого же дня. Так, при размещении команды, пришлось принять исключительные меры, вплоть до угроз оружием. Помню, напр., как хозяин хаты, где расположились мы, офицеры, хмурый Лякконенъ, вооружившись вилами, не пускал в свою конюшню верховую лошадь В. В., его прелестную полукровку, золотистую "Леду".

Приходилось всегда быть начеку и ходить не расставаясь с браунингом.

Вся наша команда разместилась в восьми хатах, по отделениям; в одной, кроме того, поместились телефонисты, хозяйственная часть с фельдфебелем команды, Ф. Харлатюк, и фельдшер; мы, офицеры, заняли небольшую чистую избу, но она оказалась очень холодной и мы страшно мерзли, особенно по утрам, когда, за ночь, все натопленное тепло в печах выдувало, а в многочисленные щели проникал холод. Со всеми взводами мы были связаны телефоном. Также и с соседними командами.

Служба была здесь очень тяжелая и опасная. Левее нас, в д. Акконен, стояли Лейб-Егеря, а правее, в д. Б. Каллелава - Московцы. Пограничный участок, охраняемый нами, шел по левому берегу реки Сестры, от Выборгского шоссе - к востоку, до ручья "Саменска" исключительно. На протяжении почти шести верст, по густому лесу, было всего десять постов. Восемь из них были наши, а два - пограничной стражи. Часовые должны были зорко следить за границей, чтобы никто не мог пройти через нее. Начальником участка являлся шт. кап. Вольский, которому подчинялся и пограничной стражи шт. ротм. Корнутский. На нашем участке находился и жандармский надзор, из шести бравых рослых жандармских унтер-офицеров, под начальством симпатичного ротмистра Дроздовского. Ему же подчинены были и агенты тайной полиции. Здесь же проживал и таможенный чиновник.

Кроме постов на границе, нередко закладывались впереди секреты, устраивались засады, высылались дозоры для связи с соседними командами. Дважды, выполняя приказание Свиты ген.-майора Бакулина, делали разведку путей по направлению на Выборг. В самой деревне постоянно был наружный дневальный и назначался дежурный взвод - на случай тревоги на границе. В случае тревоги, ее принимал наружный дневальный и дежурный взвод спешил на выстрелы.

Каждый охотник нес службу с заряженной винтовкой, имея при себе шестьдесят боевых патронов. Служба была, как я уже говорил, очень ответственная и утомительная. Наряд распределялся ежедневно так: два взвода - часовыми на границе, дозорными и дневальными; третий - наготове, на случай тревоги, и оставался только один, отдыхающий взвод, с которым велись невольные словесные занятия.

Т.о. каждый охотник только через три дня на четвертый был свободен и мог отдыхать. Иногда привлекали к службе и телефонистов. Поверка часовых производилась взводными, фельдфебелем и, независимо от них, нами - офицерами. Часовым воспрещалось: сходиться с соседом и разговаривать, устраивать шалаши, забираться в кусты, лежать. Бывали, конечно, случаи неисполнения этих распоряжений, но за все время пребывания в командировке, я не помню ни одного случая серьезного нарушения устава: служба неслась образцово!

По правилам пограничной службы, нельзя было переходить границу с оружием. Помню, как в первые же дни пограничник задержал у рогатки, на шоссе, двух наших охотников - кашевара и артельщика, шедших с винтовками за плечами в д. Яппиля /в Финляндии/, для покупки соли. Пограничник велел оставить винтовки у рогатки, но наши ребята пришли к нам с докладом: "Как же мы, Ваше Высокоблагородие, пойдем без винтовок, а ежели чухны чего-либо напакостить захотят? Что же мы тогда, с голыми руками, будем делать?!".. И они были безусловно правы.

В. В. отдал приказание: "выход охотников заграницу разрешается только н-ком команды, а в его отсутствие - помощником; по-одиночке ходить воспрещается; переходящие границу должны быть с заряженной винтовкой".

Чем мотивировалось распоряжение высшего пограничного начальства: не пропускать в Финляндию вооруженными своих солдат, туда, где постоянно были расквартированы наши же русския воинския части, особенно в такое тревожное время, - не могу понять!

Было и другое, не менее странное и непонятное нам воспрещение - это преследовать перешедших границу контрабандистов и вообще переходить границу вооруженным воинским командам с боевой целью. Непонятно потому, что, ведь, нельзя границу с Финляндией рассматривать, как границу с другим каким-либо иностранным государством.

С этим последним воспрещением нам пришлось вскоре столкнуться: с первых же дней нашей службы, часовые неоднократно обстреливались финнами с противоположного берега р. Сестры. Тревоги, производимые часовыми, и прибытие дежурного взвода - немедленно прекращали обстрел, но через два-три дня снова повторялось то же самое, и вот В. В. Вольский задумал прекратить эту охоту финнов по нашим часовым. Случай не замедлил скоро представиться. Как-то под вечер, в конце января, неожиданно загремели выстрелы, приблизительно на посту № 3 или № 4. Быстро, по тревоге, выскочил дежурный взвод, под командою расторопного мл. унт. оф. 6-й роты Бутенко. Поспешили на выстрелы и мы, офицеры. Оказалось, что выстрелы были по часовому поста № 4, охотнику 5-й роты В. Денисову, причем мы обнаружили на одном из деревьев свежие следы попавших пуль малокалиберной винтовки, типа карабина "Винчестер". Денисов сделал несколько ответных выстрелов, но кто стрелял по нему, он, в глухом лесу, конечно, видеть не мог.

Ввиду того, что стрельба постоянно бывала на этом участке и ясно было, что стреляли финны деревни Таммельсельке, которая была расположена в версте против этих постов, то В. В. решил хорошенько их проучить. По его приказанию, я со взводом перешел границу, пройдя по глубокому снегу реку Сестру, выбрался на опушку леса и обстрелял залпами деревню. Тотчас же погасли в избах все огни, завыли испуганно собаки, раздались крики. Сделав пять залпов по разным районам деревни, выпустив всего 90 боевых патронов, мы вернулись обратно.

Угроза подействовала, и с той поры, за все время нашего пребывания на границе, часовые уже больше не обстреливались.

Но не так-то просто закончилось для нас это "наказание финнов". Пограничное начальство начало по этому поводу строжайшее расследование. Понаехали всякие комиссии, производились дознание, осмотры и допросы, - на каком, мол, основании посмели мы перейти границу, да еще вооруженной командой, и обстреливать финскую деревню. Но В. В. не сдавался, подал рапорт Свиты ген.-майору Бакулину и ген.-майору Козлову. Помню, они заканчивались так: "Твердо уверен, что поступил правильно, намерен и впредь поступать так же. Считаю недопустимым и позорным давать возможность финнам контрабандистам безнаказанно обстреливать охотников вверенной мне команды..."

Приезжали ген.-лейт. Мокасей-Шибинский, Свиты ген.-м. Бакулин, полк. Нащокин, какие-то пограничники и даже чиновники... Кончилось это тем, что Великий Князь, Главнокомандующий, нашел действия наши совершенно правильными и законными. Дело было прекращено и, таким образом, победителями, к величайшему изумлению пограничного штабс-ротмистра Корнутского, оказались мы. Нападать на нас открыто финны не решались, но отношения их к нам стали еще злобнее, враждебнее. Чувствовалось, что они способны на всякую гадость и что при случае, из-за угла, всегда могут напасть на одиночного. Приходилось, повторяю, постоянно быть начеку. Все выходы за границу производились - как бы в неприятельской стране.

Помню, накануне праздников, со свободными от службы охотниками, ходил я ко всенощной в православный женский монастырь, находившийся недалеко от Выборгского шоссе, верстах в десяти от нашей деревни. Шли мы, обычно, на лыжах, с заряженными винтовками, имея на себе по тридцать штук боевых патронов, причем всегда вперед высылался дозор. Придя в монастырь, винтовки оставляли в сторонк, у церковной ограды, под охраной двух вооруженных охотников, сменявшихся каждые полчаса. Я любил бывать в этом монастыре. Заброшенный, в глуши, среди враждебного ему населения, со строгим монастырским уставом, длинными и полными духовной красоты, чудесными церковными службами, с проникновенным пением - монастырь этот так и манил к себе...

В лунный морозный вечер, быстро скользя на лыжах среди как бы застывшего сосноваго бора, вихрем скатываясь с крутых гор, вспугивая из-под кустов быстрых зайчишек - спешили мы в храм и усердно, горячо там молились. Было какое-то особое, хорошее, чувство, и было оно - знаю - не только у меня, но и у солдат. Со страхом и удивлением, помню, первый раз, смотрели на нас старыя, строгие монахини, когда мы, обмерзлые и запорошенные снегом, в одних бушлатах и в высоких мягких валенках, с охотничьими шапками в руках, входили в церковь. Но страх их прошел сейчас же, когда они увидали, с каким благоговением и в каком порядке, без шума, истово крестясь, выстраивались солдаты в пустой церковке... Старый, седенький священник обходил церковь и кадил на св. иконы. Алым светом теплились лампады. Стройно пели монахини: "Благослови душе моя, Господа! Господи Боже мой!"... Почти каждый солдат покупал на свои гроши тоненькую восковую свечку и, шепча слова молитв и отбивая земные поклоны, бережно ставил ее перед образом. Монахини скоро привыкли к нам и всегда радовались нашему появлению: ведь мы были - единственные их "прихожане"!..

Сочельник и первый день праздника Рождества Христова мы провели совсем по-буднично: только что придя в Майнелово, команда устраивалась на новом месте; продукты, из-за перехода, не были доставлены вовремя и мы не могли ничем отметить этот великий праздник. Последующие дни проходили, хотя и довольно однообразно, но не скучно. Утром, обычно, мы, офицеры, становились на лыжи, обходили взводы, поверяли службу часовых на границе.

Ясный чудесный день. Морозит. Синее, безоблачное небо. Белые, уходящие далеко, поля, а на них - зеленые сосенки и ели. Разноцветными алмазами искрится, под яркими лучами солнца, снег. Блестит, чуть отливая синевой, слегка обледенелый наст, по которому, с характерным шумом, быстро скользят мои гоночные лыжи - легкие финские "хаповеси".

Далеко вперед выбрасываются бамбуковые палки с ременными петлями. Сильными толчками разгоняются лыжи и долго потом скользят по ровной, как паркет, белоснежной поверхности. Поле идет к реке с небольшим уклоном и, по накатанной уже "лыжнице" - мчишься как вихрь! Вот и глубокий, поросший мелким кустарником овраг. Выбираю крутой, длинный, но чистый от порослей, спуск и, зная заранее, что никаких преград по пути не будет, - не снимаю с "пьэксов" глухо затянутых пяточных ремней, с силою отталкиваюсь ударами палок и - лечу, согнувшись, в глубокий, кажущийся бездонным, овраг... Головокружительная быстрота!! На секунды захватывает дыханье. Замирает сердце. Но - я уже на дне оврага и, чуть забирая влево, мчусь, на раскат, к реке. Какое испытываешь дивное, непередаваемое ощущение, когда так катишься на лыжах с горы!

У самой реки вхожу в густой, темный лес. С трудом продвигаюсь в нем на своих длинных беговых лыжах. Угрюмо стоят громадные сосны и ели, запорошенные снегомъ, - как ватой обложены им все зеленые ветви. Порою, белый комок, разлетаясь в пушинки, падает сверху вниз: то с одного дерева на другое прыгнула юркая белка.

Вот, по лесной тропинке, вдоль границы, идущей у реки Сестры, в полушубке, валенках, обвязанный башлыком, медленно приближается ко мне часовой, - 11-й роты охотник Ковальчук и, остановившись в четырех шагах, внятно рапортует "Ваше Высокоблагородье, на посту № 3 Раяйокского пограничного участка - все обстоит благополучно". Командный пес, черная лайка "Жук", радостно меня приветствует, повизгивая и виляя своим пушистым хвостом; внимательно обнюхивает, почему-то, мои кожаные пьэксы, а потом важно отходит в сторонку, садится на снег и терпеливо ожидает конца доклада...

После такого пробега на лыжах, - с каким аппетитом уничтожаешь, бывало, солдатскую варку - густой, сдобренный перцем борщ с мясом и гречневую кашу со шкварками! Большим развлечением для всех нас был лыжный спорт и особенно катанье с гор. Для этого мы уходили к Лейб-Егерям, т.к. около их деревни Акконен была большая гора. Вспоминая теперь, через тридцать лет, эти скатывания с гор - поражаешься тому, что было доступно и легко в те, молодые годы!

Нередко охотились. Устраивали раза три облавные охоты на лосей, но взять зверя не пришлось ни одного: все они уходили из круга, несмотря на все старанье наших заядлых охотников - Вольского и Морозова. Зато зайчишек и белых куропаток били довольно исправно, разнообразя ими меню обедов и ужинов. Стоило только выйти из хаты, как уже, по огородам, начинали кружить и петлять по снегу свежие заячьи "малики"; на полях - то тут, то там, у стогов сена и соломы, замечались следы недавно пасшихся белых куропаток; извиваясь замысловатой дорожкою шел след "кумушки"-лисы; а дальше, в осиннике, попадались иногда и следы лосей, на что указывали еще и обглоданные ими ветки молодых деревьев. Помню, очень увлекался охотою наш старший команды, Харлатюк, который, несмотря на морозы, умудрялся, в конце февраля и начале марта, просиживать напролет чуть-ли ни целые ночи на берегу реки Сестры, подкарауливая "посвистывающих" в ту пору речных выдр.

Нередко наезживали к нам в гости - чаще других, наши большие друзья: лейб-Егеря и Измайловцы. Тогда частенько бывал и "загул"... Если случайно не было чем потчивать гостей, выручал нас все тот же незаменимый Харлатюк, который, взяв у меня моего "Зауэра" и несколько патронов, быстро приносил пару-другую голубей, а также доставал /что уж скрывать!../ и спирт, превращаемый в "лимонную" водку. Кильки, жареные голуби и вишневое мороженое /снег с сиропом!/ - были традиционными блюдами у нас. У лейб-Егерей - черничный суп и блины; у Измайловцев - сибирские пельмени.

Мое "вишневое мороженое" пользовалось неизменно большим успехом и всегда приходилось добавлять: снегу, ведь, было достаточно, а банка с вишневым вареньем была солидных размеров. Вилли Вольский всегда только умолял: "Ради Бога, Слон, бери снег подальше от хаты"... Случалось, "загул" привлекал и других охотников, чаще всего соседей Московцев и лейб-Гренадер. Появлялись тогда, по обычаю нашему, песельники и веселье продолжалось до глубокой ночи. Бывало, целой компанией, на розвальнях, отправлялись вдоль по границе в другия команды.

Но, должен сказать, что все это нисколько не отражалось на службе, которая неслась вполне исправно. Всегда все у нас было подготовлено ко всяким могущим быть случайностям и всегда оставались заместители. Солдаты нас не осуждали за такие загулы. Они понимали, что не грех бывает и повеселиться. Они отлично знали, что и им это разрешается и что когда бывал загул, то бывал он не только для гг. офицеров, но и для них - солдат. И они веселились, получали и чарку водки и кружку пива. Всему - свое время: "сделал дело - гуляй смело!"

Соседями нашими справа были Московцы и лейб-Гренадеры, стоявшие вместе в большом селении Каллелава. Начальник ох. команды Л. Гв. Московского полка, шт. кап. И. А. Шефнер, был старшим из начальников команд всего Гв. Корпуса. Всегда веселый, несколько шумливый, он любил "загулять"; был крепок, хотя и пил обычно не водку, а слабо разведенный спирт, закусывая... кедровыми орешками. Во хмелю любил повторять свою просьбу, чтобы, когда он умрет, все охотники Гв. Корпуса сопровождали его прах /"прах старшего охотника Гвард. Корпуса!"/ на кладбище, идя... на лыжах!.. А когда я спросил его как-то: "Иван Алексеевич; а если ты умрешь летом?" - то следовал следующий ответ: "Как летом? Почему летом?? Я помру зимой. Ну, а если летом, то без лыж, но с лыжными палками вместо винтовок"...

С левого фланга, из Тарховки, где стояли Императорские стрелки, доходил иногда до нас, на лыжах, подпоручик Борис Кушелев. В своей малиновой шелковой рубашке, ярким пятном выделявшейся на фоне белоснежных полей, дивно сложенный, он казался русским сказочным богатырем.

"Славься, полк Семьи Державной,
Трона Царского оплот..." -

раздавались слова его песни.

Мило "подвирал" наш общий любимец Н. Н. Тавилдаров /"Тавилдарыч"/, разсказывая, как он, со своими Семеновцами пробежал на лыжах 18 верст в час... Приезжал, порою, наш наблюдажщий за командами - Измайловского полка полковник Нащокин, грузный мужчина с окладистой рыжеватой бородой, "цукавший" нас, младших офицеров команд, если у нас к обеду была водка, но не было его любимой мадеры...

Познакомились мы, через лейб-Егерей, с очень милой и радушной семьею Ридингер, жившей в м. Куоккала, недалеко от художника Ильи Репина. Помещик Ридингер, сын старого лейб-Егеря, встречал нас всегда необычайно приветливо и мы очень весело проводили у него время. Дом был, как говорится, - "полная чаша", радушие хозяев - безгранично. Нас, молодежь, особенно привлекали милые и интересные барышни, дочери хозяина,- мы танцевали, играли, шалили... Всегда кормили и поили нас великолепно; до сих пор помню шведский пунш и финскую мамуровку! Настроение делалось еще более приподнятым и нередко засиживались мы до поздней ночи. Бывали у Ридингер лейб-Егеря, Измайловцы и мы.

В семье их жил старинный друг, старик-ординарец "белого генерала" М.Д.Скобелева, кубанский казак; увы, забыл теперь его фамилию! Этот казак, несмотря на свой преклонный возраст - седьмой десяток,- был молод душою, ежедневно зимою купался в проруби, постоянно напевал свой любимый "Скобелевский" марш, мог выпить много больше, нежели любой из нас... Помню, объезжавший все наши команды придворный фотограф Булла захотел снять его купающимся в проруби, но оказалось, что старик уже купался. Узнав о желании сфотографировать его, он охотно согласился выкупаться вторично! Героически стоял в ледяной воде по грудь, пока Булла его снимал, а еще с "выдержкой", ввиду наступавших уже сумерок! Фотографический снимок этот фигурировал на страницах иллюстрированного приложения к "Новому Времени", в одном из февральских его /воскресных/ нумеров 1908 года. Герой наш, после такого купанья, как ни в чем не бывало, мурлыкал свой "Скобелевский" марш, опрокидывал чарку за чаркой, оживленно разсказывая нам про "белого генерала" и его походы. Интересный, занятный был старик! Очень мне жаль, что забыл его фамилию.

Новое время, 23 февраля (7 марта) 1908 года
 

Вспоминаю, как на масляной неделе, мы, три команды - лейб-Егерская, Измайловская и Финляндская - пригласили всю семью Ридингер к себе на блины, устроенные в расположении лейб-Егерей. Хозяином выбрали Л. Л. Гапонова, которого командировали в Петербург за винами, закусками, а также и за кухаркой-специалисткой "по блинам". Накануне блинов все мы съехались, чтобы обсудить детали приема дорогих гостей, и вдруг, почему-то, решили "попробовать" вино, купленное Леонтием Леонтьевичем,- приказали заморозить "только одну" бутылку "Мумма"! Инициатором был, уж конечно, наш весельчак, Измайловец Н. А. Фролов, уверявший, что "для дам Мумм не годится - суховат"... И вот, как-то, "неаккуратно" ошиблись: вместо одной опустошили все шесть! С первым же утренним поездом, отходящим от ст. Белоостров, спешно были отправлены денщики с наказом привезти "Монополь", но в удвоенном /показала репетиция!/ количестве.

Блины сошли удачно. Настроение у всех было наредкость веселое. Много было выпито; пили и гости, пили и мы, офицеры, пили и охотники-солдаты. Пелись традиционные "чарочки" и "величания". Лихо плясали лейб-Егеря - охотники, а наши - пели. На веранде и у крыльца ярко горели разноцветные фонарики; граммофон наигрывал полковые марши и любимые танцы. В ночной тиши гремели ружейные залпы - салюты...

Так - неся службу и развлекаясь - пробыли мы на Финляндской границе до конца марта 1908 года. Уже запахло весной. Уже быстро начал таять снег; оголились на полях темные проталины; по утренним зорям слышалось бормотание токующих тетеревей... Стали мы, было, налаживать на токовищах шалаши, - как вдруг получили приказ: передать охрану границы 96-му пех. Омскому полку. А вскоре нашу Майнелу посетил и дорогой гость, наш б. однополчанин полковник А. Ф. Турбин, командир Омцев. 23-го марта нашу команду сменила 9 рота Омского полка.

Не хотелось нам уходить!!

Весна чаровала и манила. Тянуло посидеть на рассвете в шалаше у оттаявшего болотца; хотелось в глуши елового леса послушать пение токующего глухаря; вечерней зарею, постоять на тяге - у березовой рощи - в просеке, где уже начали, с характерным хорканьем и свистом, порскать длинноносые вальдшнепа; а там, попозже, половить на мушку юркую и быструю красавицу - пятнистую форель в прозрачных водах реки Сестры...

С грустью покидала "нашу" деревню и вся команда: несмотря на не легкую и опасную службу, - все же жилось и ей не плохо!

Звонким красивым тенором запевает "старшой" Харлатюк нашу "охотничью" песню:

"...Там, где волны реки Сестры шумят,
По границе посты дружно в ряд все стоят..."

и лихо подхватывает вся команда:

"Эй, берегись! прочь с дороги той:
Пеший и конный - не пройдет живой!"

А Харлатюк, с присоединившимся к нему Поповичем /баритон/, продолжает:

"Лишь сумрак ночи на землю упал, -
Злой чухонец ползет - контрабанду несет..."

Далеко разносилась наша песня. Встревоженная ею, испуганно пискнула белочка, съежилась в маленький упругий комочек и, взмахнув пушистым хвостом, взметнулась сразу на вершинку сосны.

Наши командные псы - злая, к чужим, черная лайка "Жук" и добродушный громадный сен-бернар "Полкан" - полным ходом рыскали по лесу, как бы учуяв, что кончилось их привольное житье!.. Кстати, о судьбе этих наших славных собак: нелюдимый и дикий "Жук", попав в непривычную ему столичную обстановку /он был куплен нами в Финляндии/ ошалел от трамваев, автомобилей, от массы народа, шума и суеты и - в первый же день прибытия в СПБ. - пропал...

"Полкан" же прожил в команде еще три года, пользуясь общей любовью не только одного нашего полка, но и других частей; был однажды на дивизионном стрельбище, подранен пулей в лапу, но быстро поправился; в 1911 году, на маневрах, его захватил с собою какой-то армейский полк...

Эта командировка, хотя и несколько выбила нас из колеи - в смысле занятий,- но все же пошла нам в пользу. Побывать в такой, полу-боевой, обстановке, в какой прожили мы более трех месяцев, - было для охотников весьма и весьма полезно. Постоянно начеку, постоянно наготове отразить возможное нападение, неся дозорную, охранную и караульную службу - охотник невольно втягивался в эту жизнь и она развивала в нем необходимую ему сметку, смелость, находчивость, выносливость.

Много дала нам эта командировка в смысле спайки и дружбы между всеми ох. командами Гв. Корпуса. Мы, офицеры и солдаты, близко сошлись друг с другом, полюбили своих собратьев, многому взаимно научились, и всегда потом с хорошим чувством вспоминали это время.

Я лично сблизился со многими Офицерами разведчиками, часто потом посещал их в офицерских собраниях и, благодаря этому, всегда поддерживал самую тесную связь со всеми без исключения гвардейскими полками.

За нашу отличную службу на Финляндской границе - все мы, офицеры, были удостоены милостивой благодарности нашего Августейшего Главнокомандующего, Вел. Князя Николая Николаевича. Также и охотники наши были осчастливлены получить "спасибо" Его Императорского Высочества.

В воспоминание этой командировки, каждая команда имела много интересных снимков, сделанных придворным фотографом Булла, который специально для этого объехал весь наш район и посетил все команды. Многие из этих снимков, в том числе и нашей, Финляндской, команды, были помещены на страницах журнала "Огонек" в марте 1908 года. С каким удовольствием рассматривал я их снова, когда, в 1925 году, мне прислали этот "Огонек" из Варшавы Переяславские драгуны /полковн. Плесцов/. Увы, высланный мне моей матушкой из СССР, мой альбом снимков на Финляндской границе - до меня не дошел...

Закончилась командировка наша общим ужином у "Эрнеста", на Каменноостровском, на котором в качестве гостей присутствовали все пограничники во главе с Ген. Лейт. Мокасей-Шибинским, а также жандармские офицеры: полковник Тюфяев, ротмистры Дукельский и Дроздовский.

Где-то и кто, из немногих оставшихся в живых, участников этой славной командировки?? Мысленно шлю им свой горячий привет и лучшие пожелания!

26-28.9.37.

Данциг. Сторожка ночного
сторожа фирмы "Олео".

Д. Ходнев.